Об этом человеке сегодня говорят нечасто, хотя именно он стал предвестником итальянского фашизма и иконой средиземноморской богемы. Его политические начинания поддерживали и сторонники белых, и молодая Советская Россия. Поэт с тягой к красоте и насилию, ставший единоличным диктатором. Речь о Габриеле д'Аннунцио — писателе, летчике, патриоте, установившем "диктатуру красоты" в республике Фиуме.
Тяга к прекрасному
Конец Первой мировой — тяжелое время для политической идентичности стран. Вдруг резко размылись понятия об иерархии, о том, что хорошо, что однозначно плохо. Неудовлетворенность политиков результатами сражений переходила во внутриполитическую напряженность и непонимание дальнейшего пути развития у граждан. Одни стремились ко всеобщему равенству, другие пытались сохранить то немногое, что осталось после войны.
Среди этого хаоса, в лучах бурлеска, будто сойдя со страниц ненаписанной итальянской вариации на тему "Великого Гэтсби", блистал поэт и писатель, итальянец до мозга костей Габриеле д'Аннунцио. Из главных его качеств стоит выделить неуемное желание писать и разговаривать об эротике. Еще в школе он издал свой первый сборник стихов, в котором были обороты вроде "эфирные перси, на которых проходит вся ночь" и "варварская похоть поцелуев", за что получил пригоршню насмешек, косых взглядов вперемешку с восхищением и строгий выговор от учителей.
Так и проходила вся его дальнейшая жизнь — в лучах славы, которую он заслужил постоянными эпатажными выходками, и в нескончаемой любви женщин. Будучи сгорбленным, низеньким и кругловатым человеком, рано облысевшим и не особенно хорошим собой, он умел увлекать разговором и своими виршами. Поговаривали, что у него в домашнем особняке есть комната с картотекой. В ней он описывал всех женщин, с которыми спал, а спал он со многими. Так что картотека эта, по слухам, занимала все пространство комнаты. Сам д'Аннунцио только подогревал байки о себе. Женщин у него было действительно много, причем он сам их находил и подчас из простушек выводил в мир богатого высшего итальянского общества.
Этот лысый, невзрачный карлик в разговоре с женщиной преображался, прежде всего в глазах собеседницы. Он казался ей почти что Аполлоном, потому что умел легко и ненавязчиво дать каждой женщине ощущение того, что она является центром вселенной, — вспоминала Айседора Дункан.
Будучи настолько знаменитым, он не мог не сблизиться с различными политическими маргиналами. Отлученный от католической Церкви за свои порнографические стихи, он вдохновлял анархистов, акмеистов, социалистов, эпикуреистов и прочих -истов, пока не познакомился с Бенито Муссолини.
Последний перенял от поэта и проповедника буквально все. Еще в конце XVIII столетия д'Аннунцио рассказывал благоговеющим слушателям, что в скором времени в мире останется всего две расы — высшая и низшая. Что одним будет позволено все, а другим — ничего. Что Италия — наследница великой империи, в которой великие умы творили настоящую историю (а не ту возню, которая происходит сейчас).
Прародитель фашизма
Габриеле выступал за немедленную победу нации. Над всеми и всем — недругами, бедностью, голодом и грязью. В его речах, несмотря на то что они были по сути ультраправыми, нашлось место социалистическим идеям, но извращенным, немыслимым: будто бы каждый день у человека должен проходить как праздник, и в скором времени это будет возможно осуществить.
Как-то Габриеле посмотрел на картину Жака Луи Давида "Клятва Горациев", на которой трое братьев клянутся сражаться во славу Рима. Их указующие руки д'Аннунцио истолковал как эпический, былинный жест повиновения и отваги. Сегодня мы знаем это вскидывание руки как фашистское приветствие. Да, именно у Габриеле Бенито подсмотрел различные символы, знаки, мелочи, которые затем воплотил в своих отрядах "чернорубашечников". Даже фашистские приветственные крики "Aie! Aie! Alala'!" — плод воображения д'Аннунцио, где-то прочитавшего, что так кричал сам Ахилл при взятии Трои.
Когда Италия вступила в Первую мировую на стороне Антанты и начала решительные действия против Австро-Венгрии в 1915 году, поэту-мечтателю было уже 52 года. Но это нисколько не помешало ему вступить в самые романтичные войска — в авиацию. Его приняли не за военную выправку — ее у него не было совершенно. Он был дико популярен. Умел "заводить" солдат, поднимать их дух и придавать им уверенности. В общем, был настоящим пропагандистом. Тогда это еще казалось чем-то новым. Габриеле не участвовал в боевых полетах, но организовывал запоминающиеся акции.
Самая знаменитая — полет над Веной и первая в истории бомбардировка столицы... бутылками с листовками. В этих очерках Габриеле представлялся и рассказывал о своей доброте, предлагая противнику сложить оружие и покориться Италии, иначе в следующий раз он обещал прилететь с настоящими бомбами.
В результате одной неудачной "вылазки" поэт-летчик получил травму головы и ослеп на один глаз. Из летчиков его выписали, но он тут же записался в пехоту. Там же он дослужился до звания подполковника, но не благодаря бравому духу, а с помощью речевок и стихов. После войны он остался с войсками, уверенный, что война за возрождение Итальянской империи только начинается.
Угроза ареста как приглашение
В это время Муссолини провел собрание своей организации "Итальянский союз борьбы". Собрание стало началом серьезной политической деятельности будущего дуче, что поляризовало итальянское общество. Габриеле д'Аннунцио из-за дружбы с Муссолини потерял свои политические связи и попал в опалу. Чтобы его не арестовали как дезертира или предателя родины, он решился на мощную политическую авантюру.
Он собрал своих единомышленников среди военных, коих набралось около 2300 человек, и объявил, что к нему со слезной мольбой обратились жители города Фиуме. Город долгое время находился под властью австрийцев, хотя там и проживало итальянское население. Италия же не спешила отвоевать свою землю, а Британия и Франция тормозили все соглашения. Великодушный д'Аннунцио согласился принять приглашение фиумцев отобрать итальянскую землю у австрияков, дабы ускорить передачу этой земли Италии.
Отличная задумка! — решили итальянские солдаты-ардити и на 15 грузовиках выдвинулись в сторону Фиуме, приграничной территории на севере Италии.
Фиуме — значительный порт в Адриатике, веками соперничавший с Венецией, но в последние годы сильно оскудевший. Он действительно находился в правовой коллизии: на управление городом претендовали как Италия, так и новообразовавшееся из осколков Австрийской империи Королевство сербов, хорватов и словенцев (КСХС).
Подобрав по дороге радостных пограничников, колонны грузовых машин во главе с Габриеле на кабриолете, усыпанном лепестками роз, въехали в город, не встретив сопротивления, — французские оккупационные силы отступили без боя вглубь КСХС. Это был конец сентября 1919 года. Спасшись от ареста на родине, Габриеле тут же принялся обустраиваться на новом месте.
Габриеле провозгласил независимость Фиуме и окрестностей и написал новую конституцию. Хартия Карнаро, как он ее назвал (по наименованию морского залива), была написана лично поэтом и, конечно же, в стихах. Ее затем переписали в прозе, чтобы было проще ориентироваться, но свои фишечки поэт все же оставил: например, обязательные уроки искусств и музыки.
Республика Красоты
Диктатура регента предполагала, что худшим наказанием в стране станет изгнание из республики — никаких казней. Если говорить по существу, то прозаическая версия конституции содержала в себе синдикалистские начала, ее писал левак Альцесте де Амбрис. То есть по факту провозглашалась власть профессиональных союзов рабочих, которые выбирали Советы Лучших, а те, в свою очередь, формировали правительство республики. Такой вот синтез капиталистической базы и социалистических настроений.
Это привело к забавной коллизии: только что образовавшаяся Советская Россия поспешила признать республику легитимным политическим образованием — ну а что, тоже советы, тоже демократический пролетариат... Одновременно с этим итальянские матросы, симпатизировавшие русскому Белому движению, не довезли 30 тысяч винтовок для Колчака и старой имперской аристократии, предпочтя помочь богемной верхушке Габриеле, и свернули к фиумскому порту.
По факту же на очень маленькой территории был установлен персоналистский режим Габриеле и его друзей, таких же возвышенных и тусовочных людей, как и он. К примеру, пост министра культуры "Республики Красоты", как называл свое государство сам д’Аннунцио, согласился занять знаменитый дирижер Артуро Тосканини. Министром иностранных дел стал бельгийский поэт-анархист Леон Кохницкий.
Положение города было незавидным: с одной стороны — блокада КСХС, с другой — морская блокада Италии и союзников. В этой ситуации нельзя было ничего сделать, кроме как заняться каперством. Габриеле выбрал особый путь: он приглашал именитых псов войны, отличившихся в Первой мировой, и за символические должности и почести обязывал их добывать для республики продовольствие.
Так у Фиуме появился свой каперский флот, уникальная каперская авиация (по прошлым знакомствам), партизанские отряды. Все действовали на то, чтобы добывать еду или деньги на еду. Затем богатства распределялись между военными и представителями профсоюзов. История гласит, что пираты Фиуме не применяли насилие, а галантно обходились с командами захваченных кораблей, либо требуя выкуп за команду у их владельцев, либо обворовывая судно подчистую.
Особенно в таких вылазках отличился некто Гвидо Келлер — итальянский пилот, который руководил захватами. Облаченный в синий камзол, перед жертвами он неизменно представал в шляпе и с фарфоровой чашкой кофе, прося поделиться со свободной республикой запасами продовольствия или ценностями.
В таком режиме Габриеле удавалось проводить еженедельные празднества, марши и пирушки. Город превратился в настоящий вертеп. Были уничтожены коммунальные службы, а силы правопорядка выпивали и веселились вместе со всеми, утопая в грязи и нечистотах. Но зато как красиво и роскошно!
Итальянцы Фиуме! В этом недобром и безумном мире наш город сегодня — единственный островок свободы. Этот чудесный остров плывет в океане и сияет немеркнущим светом, в то время как все континенты земли погружены во тьму торгашества и конкуренции. Мы — это горстка просвещенных людей, мистических творцов, которые призваны посеять в мире семена новой силы, что прорастет всходами отчаянных дерзаний и яростных озарений! — из речи Габриеле.
Короткая война и долгая ссылка
В ноябре 1920 года Италия и КСХС подписали Раппальский мир, по которому Фиуме оставалась в руках хорватов. Конечно, регент не смог признать такую капитуляцию и в порыве патриотизма объявил собственной стране войну. Итальянские пушки вынудили его покинуть город уже в декабре 1920-го. Габриеле же вернулся в из своей авантюры на том же кабриолете, на котором въезжал в город.
Республика Фиуме формально просуществовала без своего вождя еще два года, пока КСХС утрясало юридические формальности, но к тому моменту набравшие силу итальянские фашисты снова вошли в город и заставили КСХС подписать новый, Римский договор 1924 года, по которому Фиуме (теперь уже под названием Риека) все-таки отходил к Италии.
При Муссолини поэт отправился на "бархатную подушку" — в почетную ссылку в Ломбардии. Его издательство существовало на государственные деньги, но покидать имение ему было запрещено. Лишь раз он позволил себе выступить против Дуче, предостерегая его от сближения с Германией. Возможно, единственный дельный совет, данный кому-то д'Аннунцио за всю его веселую жизнь, остался неуслышанным.
