16 октября на стриминг-сервисе Netflix вышел "Суд над чикагской семеркой" — новый фильм по сценарию обладателя премии "Оскар" Аарона Соркина, который он же и срежиссировал. Премьера планировалась еще в сентябре в кинотеатрах, но из-за пандемии картина была выкуплена для показа онлайн. Иван Афанасьев рассказывает, почему этот фильм смотрится как главный претендент на премию Американской киноакадемии.
60-е для всего мира стали временем перемен. Две пережитых войны за спиной, разразившиеся Берлинский и Карибский кризисы, "культурная революция" в КНР, воцарение режима "черных полковников" в Греции — все эти события намекали на то, что старый мир нуждается в реформации. В США, которые колошматило от утопической страны мечты до вотчины Большого брата времен Уотергейтского скандала, часто забывают о "деле чикагской семерки" — громком судебном процессе, который оказал огромное влияние на американское общество.
Второй режиссерский проект Аарона Соркина (после "Большой игры"), мастера диалогового кино, рассказывает именно об этом. Сценарий был написан еще в 2007 году, и тогда в кресле постановщика видели Стивена Спилберга, но "Суд над чикагской семеркой" ушел на полку и вернулся именно тогда, когда должен был. Кажется, более актуального комментария к 2020 году просто не придумать.
Исторический контекст таков: в 1968 году, перед национальным съездом Демократической партии, где должны были выдвинуть оппонента будущего президента США Ричарда Никсона, вслед за делегатами приехали митингующие против войны во Вьетнаме. Они собрались для стихийного хиппи-праздника, который ожидаемо превратился в столкновения с полицией с применением дубинок и слезоточивого газа в отношении демонстрантов. Были арестованы восемь предполагаемых лидеров протестов, и в 1969 начался процесс, затянувшийся на полгода, в ходе которого один из ответчиков, лидер "Черных пантер" Бобби Сил, отпочковался. Дальнейшие события и стали известны как "дело о чикагской семерке".
Инициировавший его генпрокурор Джон Митчелл запросил для фигурантов дела максимальный срок по свежеиспеченной статье за организацию заговора. Интересно, что в 1975 году он сам будет осужден по той же статье за участие в Уотергейтском скандале. Суд над "Chicago 7" стал одним из самых антигуманных и абсурдных в истории американской судебной системы.
"Суд над чикагской семеркой" чертовски точно обрисовывает методы работы любой судебной системы, построенной на поклонении политической конъюнктуре. Это универсальное кино — такие процессы существовали во все времена, во всех странах и при любых, даже самых демократических режимах. Фильм начинается со сцены, в которой новоизбранный глава генпрокуратуры вызывает в свой кабинет амбициозного и талантливого прокурора Ричарда Шульца и ставит перед ним задачу: показательно размазать по стенке лидеров протеста в назидание нации. 33-летний юрист колеблется, ведь властный демиург судебной системы фактически требует сшить разваливающееся на части дело не белыми, а прозрачными нитками, по-быстрому состряпать обвинительные приговоры, пока шумиха не утихла.
Дальнейшие события — типичный фильм за авторством Аарона Соркина, что в данном случае равно "отличный": Соркин-сценарист мастерски выписывает своих персонажей, речи которых моментально расхватываются на цитаты. Теперь также можно говорить и о втором рождении Соркина-режиссера: его дебют "Большая игра" был довольно скромной по размаху и постановке, почти камерной историей об индустрии подпольного покера. "Суд над чикагской семеркой" — сложносочиненное кино, в котором диалоги из зала суда рифмуются с флэшбеками и документальной хроникой о событиях, предшествовавших процессу.
Чисто американский жанр судебной драмы, который за шестьдесят с лишним лет, со времен "Двенадцати разгневанных мужчин" Сидни Люмета, измочалили до состояния крайней заштампованности, Соркину удается оживить, разряжая, например, сценами масштабных столкновений демонстрантов с полицией. Формальное кино о зазеркалье американского суда превращается в блокбастер, от которого невозможно оторваться. Иногда забываешь моргать и дышать, чтобы не упустить очередную меткую реплику.
Но есть одно заметное отличие от предыдущих сценариев Соркина — возросший градус гуманистического пафоса, но в лучшем смысле этого слова. До того его герои были персонажами весьма неоднозначными: циничный гений Марк Цукерберг из "Социальной сети", изворотливый менеджер Билли Бин из "Человека, который изменил все", хищная бизнесвумен Молли Блум из "Большой игры". Это, правда, и придавало им дополнительное измерение: следить за героем, предусмотрительно припрятавшим пару не всегда чистых тузов в рукаве, куда интереснее, чем за однозначным доброхотом или бесцельным злодеем. Тут антагонистом выступает совершенно невменяемый судья Джулиус Хоффман, олицетворяющий все пороки судебной системы сразу: изживший из себя все, кроме исполнения чужой воли свыше, охлократ-маразматик, который путает фамилии и, отвечая на вопрос одного из обвиняемых об отсутствии у него адвоката, предлагает тому обратиться с этим вопросом к… своему адвокату. Остальные участники процесса, даже колеблющийся прокурор Шульц, не идеальные герои комиксов Marvel, но люди с понятными каждому человеческими ценностями и слабостями.
Ювелирная работа с характерами и сценарием позволяет Соркину показать, что на пути к высшей цели (справедливости) хороши далеко не все средства, и любой политической оппозиции стоит следить за своим моральным обликом не меньше, чем правящей верхушке власти. Простейший пример — взаимоотношения лидера студентов-либералов Тома Хейдена (его играет Эдди Рэдмейн из "Фантастических тварей") и предводителя Молодежной партии Эбби Хоффмана (Саша Барон Коэн из "Бората", которого я вижу главным претендентом на "Оскар" за лучшую мужскую роль второго плана).
Первый — идеалист, чье стремление к высоким идеалам порой мешает ему трезво взглянуть на средства, которые он использует в своей борьбе. Второй — баламут, с показным пренебрежением плюющий в сторону своих врагов ("В Америке прекрасные общественные институты, но отвратительные люди у власти"). Первый — приверженец методов мирного противления злу в духе Махатмы Ганди — и мы увидим, к каким последствиям приводит такая позиция. Второй — хаотичный революционер, для которого цель оправдывает любые средства за исключением совсем уж негуманных, и его колкие выпады в сторону обвинителей ("У нас с вами одна фамилия, но, слава Богу, мы не родственники!") так же скажутся на образе "семерки" на заседании, о чем ему обязательно напомнит Хейден.
Проще говоря, Соркин, преследуя высокие идеалы человечности, не стремится сгущать краски и делить мир на черное и белое. Он наглядно демонстрирует, что диалог между властью и народом возможен только в том случае, если и те, и другие действуют в составе единого фронта, с четко поставленными целями и согласованными методами их достижения.
"Дело чикагской семерки" в этом плане выступает как пример показательного рассинхрона всех со всеми: лидеры оппозиции на митинге, стоя перед строем полиции, в буквальном смысле спорят, что делать дальше и как себя вести: то ли двинуться на стражей порядка, то ли выбрать другой маршрут следования, то ли петь песни. И именно эта несогласованность и позволяет власти бить в болевые точки, заводя своих оппонентов в юридические ловушки. В итоге, конечно, здравый смысл всегда победит, а за решетку отправятся те, кто должен. В этом смысл фильма: показать, что никакая борьба за человеческую жизнь не бывает напрасной. Центром этой борьбы становится герой лауреата премии "Оскар" Марка Рэйланса, адвокат Уильям Куншцлер, который выступает как проводник между обвиняемыми и некомпетентным судьей — он видится своеобразным альтер-эго режиссера и выражением его позиции.
Но одновременно с тем смысл фильма — продемонстрировать, что борьба должна быть систематизированной. Политика не место для эмоций, это территория умных и взвешенных решений, особенно когда противостоишь людям, способным своим решением заковать (буквально) оппонента в кандалы, как в средневековые колодки. Вне всяких сомнений, на будущей премии "Оскар" Соркину достанется хотя бы небольшая часть статуэток, и одна из их наверняка будет за лучший сценарий. Но это редкий случай, когда фильм не просто не выглядит конъюнктурой — в нем чувствуется человеческая рука, живой ум и горячее сердце создателей. Настоящее Кино с большой буквы.
