Григорий Чхартишвили** (Борис Акунин) поднял дискуссию о компромиссах. Он спросил, на какие уступки может идти человек и на сколько баллов компромиссности каждый себя оценивает. Интереснее всех писателю ответил Владимир Познер, который посоветовал "ставить баллы" в той стране, в которой живешь: оценивать происходящее в России издалека, по его мнению, неправильно. В пример Познер привел Валерию Новодворскую, которая всегда яростно критиковала власть, но делала это в России. Платон Беседин решил вступить в дискуссию и поговорить о Родине, компромиссах и патриотизме.
Дискуссия, поднятая Чхартишвили**, на самом деле шире изначально заданной темы и упирается в извечный вопрос: "Что значит Родину любить? И что, собственно, значит патриотизм?"
Любить Россию, равно как и судить её, находясь вне страны, безусловно, можно. Русская история знает тому немало примеров. Разве можно сказать, что Иван Шмелев, Гайто Газданов, Николай Бердяев или Иван Ильин не любили Родину и искренне не ратовали за нее? Конечно нельзя. Более того, именно эти люди, как и десятки других, вынужденных покинуть Россию, дали ей важнейшие идеи развития, наполнив идеологическим, смысловым полем.
Однако ключевое здесь – "были вынуждены покинуть". И если Шмелев отправился во Францию, то Гумилев был уничтожен в "красных" лагерях. У этих людей, по сути, не было выбора: остаться в России или нет? Они стояли перед иным вопросом: жить или умереть? Смерть – это не компромисс.
Те же, кто выехать не смог, возможно, и искали компромисса, но власть не дала им права на конформизм. Мучился Булгаков, тяжко существовал Платонов. Но в том числе то, что они находились в России, и дало им возможность прочувствовать и описать ту русскую жизнь.
Отношения с властью русского творца всегда складывались непросто. Варлам Шаламов сидел в лагерях, но раньше, за много лет до "красных" времен, даже Александра Пушкина отправляли в подобие ссылки. Искал ли компромисс с властью Лев Толстой, когда писал свои критические письма царю, после чего Софья Андреевна выступала с защиту мужа?
Но большая часть действительно так и не уехала. А если уехала, то из-за угрозы смерти. И те, кто, например, покидал Россию с Графской пристани, пребывали в тоске и печали по Родине – они мечтали вернуться.
С таким же настроением уезжают нынешние эмигранты? И столь же мрачные нынче времена? Скорее нет, чем да. Трудно представить, чтобы нынешние оппозиционеры подверглись таким же репрессиям. Вряд ли Дмитрий Быков окажется в тюремном заключении, где будет замучен сотрудниками спецслужб.
Однако те, кто принадлежит к первому ряду творческой интеллигенции и традиционно имеет оппозиционные настроения, не просто не находятся под прессом, но вполне успешно получают у ненавидимой "кровавой" власти гранты и дотации. Подчас намного успешнее, чем условные патриоты. Как писал Пелевин: "Властям не нужны неуправляемые друзья. Властям нужны управляемые враги".
Можем ли мы представить, чтобы Шаламов или Платонов получали от власти деньги? Тот же Шостакович решал эту проблему иначе: он подписывал некоторые письма, но взамен полностью посвящал себя творчеству. Нынешние творческие люди аналогичных писем не подписывают – наоборот, они занимают критическую по отношению к власти позицию. И тем не менее кормятся от этой власти.
Несколько лет назад писатель Михаил Шишкин, живущий в Швейцарии, отказался представлять Россию на книжной выставке, заявив, что ему давно отвратительна нынешняя российская власть. Но ведь ничего не мешало Шишкину ездить за ее счет по миру, получать премии, и именно эта власть финансировала его переводы.
Это не просто компромисс нынешней интеллигенции, но по сути лицемерие, когда с разницей в час человек идет за деньгами, а после кричит, как на эти же деньги "убивают невинных детей". Но если вы честны и не приемлете компромиссов, как заявляете, то можно ли в принципе иметь дело с тем, кто вам отвратителен?
У одной поэтессы есть фраза: "Когда я жила в Советском Союзе, то думала, что ненавижу все коммунистическое. Когда я уехала, то поняла, что ненавижу все русское". И это – очень важная грань. Потому что одно дело ненавидеть власть, а другое - Отечество как таковое, его народ.
Так вот, людям, называющим себя оппозицией, зачастую отвратительна даже не власть, с которой они так или иначе вступают в отношения, а само население страны, в которой они имели несчастье родиться. И бегут они именно от него, а не от репрессий. Это принципиально иной принцип, нежели у эмигрантов прошлых лет.
Но нельзя ненавидеть абстрактно. Нет, критиковать можно только за конкретные вещи, конкретные поступки. Тогда почему молчат уехавшие, когда наблюдают аналогичное на своей новой родине? Ведь молчали они, когда бомбили Югославию или прессовали Ливию. Никто, например, не стал вступаться за Павленского после его перформанса в Париже, хотя на тот же самый акт в Москве отреагировали однозначно. В таком случае это тоже компромисс, но уже на новой земле. Так чем он лучше компромисса в России?
Когда Александр Солженицын был вынужден покинуть страну, перебравшись на Запад, он не стал молчать, увидев несправедливость уже там. Его речи, адресованные западным порядкам, не менее яростны и критичны, чем те, которые он метал в Советский Союз. И вот это – позиция человека убежденного, последовательного. За что, собственно, Солженицын и пострадал, когда его имя обгадили уже на Западе.
Несправедливость, преступление, грех, если угодно, нельзя замечать и осуждать сугубо по национальному или государственному признаку. Он не может быть разным в России и в США, но тогда и возмущение по его поводу должно быть в двух случаях. К сожалению, многие наши эмигранты зачастую возмущаются в одних случаях, но молчат в других. И это – двойная мораль.
Аналогично поступают и те, кто относится к другому лагерю – условно патриотическому. Эти люди, наоборот, полностью лояльны к происходящему в России. Они, например, с легкостью могут обрушиваться на миграционную проблему Запада, хотя сами уже давно существуют в таких же реалиях. Это опять же двойственный подход.
И оппозиционеры, и патриоты по своему образу действия, мышления на самом деле не отличаются друг от друга – это разлив из одной квасной бочки, где дрожжи – двойная мораль и желание замечать не столько грех, сколько грешника, маркируемого так в зависимости от государственной принадлежности. По сути, это обман, который не имеет под собой фундаментальной основы.
В том числе и поэтому у нас сложилась разорванная среда, человек вынужден существовать в двойной морали, постоянном поиске врага и накачке ненавистью. И главное свойство данной среды – тотальная бессовестность.
Меж тем совесть – ключевое, спасительное качество русского человека. И она не совместима с двойной моралью. Бороться с тем, кто поступает бессовестно, независимо от того, барин он или холоп, – вот что всегда было в русской традиции. Сейчас это ценнейшее качество уходит, потому что с одной и с другой стороны на чёрное говорят белое, а на белое - чёрное, и это зависит не от реального цвета, а от выгоды, которой руководствуется говорящий.
Совесть нации – это не только коллективное, но и частное, заключённое в конкретных людях, которые руководствуются не выгодой, а морально-этическими, высшими соображениями. Ни условные либералы, ни условные патриоты этого нам дать не могут. И те, и другие торгуют патриотизмом на свой манер. Отсюда и всеобщее разочарование в тех, кто претендует на роль выразителей народных дум. Авторитетов нет, нет и заданных векторов.
Патриотизм же не заключается в восхвалении или критике – нет, он базируется на справедливости оценок, на совести их выносящего, отстраненного от личного или группового интереса. И в этом контексте патриотизм есть подлинная свобода: интересов, смыслов, суждений, мнений. Не суть важно, где будет достигнута эта свобода, однако необходимо иметь глубинную, почвенную связь с тем, о чем ты судишь. Вот тут компромиссов быть не может.
- * внесены Минюстом РФ в список иноагентов
