Мнение

Катастрофа SSJ100: как экстренные службы, журналисты и "Аэрофлот" упустили блестящую возможность помолчать

Катастрофа SSJ100: как экстренные службы, журналисты и "Аэрофлот" упустили блестящую возможность помолчать

Вечером 5 мая самолет Sukhoi Superjet 100 авиакомпании "Аэрофлот", следовавший по маршруту Москва-Мурманск, экстренно вернулся в аэропорт Шереметьево. В корпус лайнера ударила молния, после чего была потеряна радиосвязь и отказала автоматика. При аварийной посадке самолет дважды ударился о ВПП, лайнер с полным топливным баком загорелся. В результате из 78 человек на борту погиб 41, хотя в первые минуты экстренные службы успели отрапортовать об эвакуации всех пассажиров и отсутствии погибших. Дмитрий Лекух — о том, что к этой катастрофе оказался никто не готов, в первую очередь те, кто о ней рассказывал. 

В трагедии, начавшейся в подмосковном небе, окончательно оформившейся на взлетно-посадочной полосе Шереметьево и продолжающейся сейчас, в семьях погибших и в душах переживших катастрофу до сих пор больше вопросов, чем ответов. Более того, сейчас любые скоропалительные ответы и готовые выводы, боюсь, только вредят.

Наверняка пока известно немногое. Пассажирский самолет компании "Аэрофлот" Sukhoi Superjet 100 (SSJ-100), бортовой номер RA-89098, рейс SU1492, следовавший в Мурманск, вылетел в 18:02 по Москве, но почти сразу же после этого запросил экстренную посадку. Судя по всему, это подтверждают члены экипажа и некоторые очевидцы, в самолет попала молния, и у него после этого то ли отказала, то ли серьезно заглючила автоматика. В 18:11 появились проблемы с радиосвязью. Через 28 минут после взлета самолет совершил аварийную посадку. 

При посадке лайнер, носящий имя башкирского поэта Мустая Карима, дважды ударился о взлетную полосу, после чего загорелся. Как отмечают очевидцы, в том числе выжившие члены экипажа, внутри пламени не было, однако иллюминаторы начали плавиться еще до остановки аварийного авиалайнера. При посадке экипажу удалось выбросить надувные спасательные трапы, по которым немедленно началась эвакуация пассажиров. Члены экипажа покидали самолет последними.

В момент трагедии на борту находились 78 человек. Выжили 37, в том числе четверо членов экипажа. Один из бортпроводников, 22-летний Максим Моисеев, погиб, спасая пассажиров. Почему экипаж принял решение о посадке, было неизвестно. "Аэрофлот" и Росавиация скупо сообщили, что это произошло "по технической причине". В 18:40 по московскому времени пожар был локализован. Позже министр транспорта Евгений Дитрих заявил журналистам, что тушение заняло 18 минут. В 18:48 открытое горение ликвидировано, но самолет продолжали проливать. Огонь уничтожил половину фюзеляжа машины.

Собственно говоря, все. Дальше начинаются вопросы, на которые пока нет ответа. Самолет был новым, экипаж более-менее опытным.

Молнии попадают в самолеты достаточно регулярно. Это неприятное, но распространенное, можно сказать, даже бытовое явление. Катастрофической угрозой ни для самолетов, ни для находящихся в них пассажиров и экипажа молнии не являются. Современные авиалайнеры, в том числе и Sukhoi Superjet 100, штатно очень неплохо защищены от попадания электрического разряда.

Непонятно также, почему экипаж, действующий по оценкам многих экспертов весьма профессионально и даже героически, принял решение экстренно садиться, не слив топливные баки. Это тоже стандартная рутинная процедура в подобного рода случаях. Садиться с полными баками при таких условиях — почти самоубийство. Возможно, причина в отсутствии связи с землей: где попало топливо тоже не сольешь, — возможно, такие решения командир воздушного судна должен принимать только по согласованию с диспетчером. 

Не исключено и то, что система аварийного сброса топлива, которой оснащены самолеты, банально не работала из-за того же попадания мощного электрического разряда, хотя она, как правило, очень надежно защищена, тем не менее,  всякое может случиться. Как результат, машина садилась в Шереметьево с полными баками, что само по себе вопиющее нарушение. В итоге после соприкосновения на высокой скорости и с "избыточным весом" с ВПП самолет несколько раз подскочил, шасси не выдержали, подломились и, вероятно, пробили топливные баки, что и послужило причиной того, что огонь охватил всю заднюю часть фюзеляжа.

Есть масса вопросов и по работе наземных служб, в частности, было ли правильным не допускать к тушению "внешние" пожарные службы. В принципе, конечно, аэропорт оборудован всем необходимым, там и так было сделано все, что возможно, а "гражданские" службы допускать на ВПП, являющуюся "режимным объектом", нельзя, но окончательный ответ на этот, как и на другие вопросы, даст только следствие. А уж никак не различные комментаторы и "хайперы", в том числе и из числа коллег в СМИ. Да, к сожалению, не только в СМИ, но и в соответствующих профессиональных информационных службах.

Так, например, спасатели поспешили сообщить, что все 78 человек эвакуированы и погибших нет. В первые минуты масштаб трагедии осознать было невозможно. И лишь к полуночи стало ясно, что выжило меньше половины. 

Основные телеканалы поэтому, видимо, сочли, что "происшествие" недостойно упоминания в начале новостных выпусков. Так, вечерний девятичасовой выпуск новостей на "Первом" начался с визита главы МИД Венесуэлы. Новость об аварийной посадке самолета в Шереметьево оказалась на втором месте.

 Зачем-то еще до окончательного понимания масштабов ЧП официальный представитель "Аэрофлота" Максим Фетисов в эфире "России-24" с гордостью сообщил, что "пассажиры совершившего аварийную посадку Sukhoi Superjet были эвакуированы за 55 секунд", а нормативом "является время в 90 секунд". Даже если представитель "Аэрофлота" на тот момент времени еще не знал о гибели четырех десятков человек, то он, надо отметить, все равно упустил блестящую возможность хотя бы тупо промолчать. 

Но еще отвратительнее выглядит беснование всеразличных, простите, "мамкиных экспертов", в том числе и с журналистскими удостоверениями, то рассуждающих о "подлости русского народа" в лице пассажиров, "спасавших свои баулы" (просто для справки: там не могло быть "баулов", только ручная кладь, которую наверняка похватали еще до остановки самолета), то выносящих приговор отечественному авиастроению в лице "несовершенного" Sukhoi Superjet 100. В итоге мы получили бездумное и безумное соревнование профессиональных и самодеятельных медийных ресурсов на тему, кто быстрее сообщит и проанализирует огрызки информации об обстоятельствах авиакатастрофы и количестве жертв. И только не надо тут говорить "новости – наша профессия". Те, кто смеет говорить такое в подобного рода обстоятельствах, наверное, неправильно себе профессию выбирал. 

У средств массовой информации есть не только "права", но и обязательная социальная функция, про которую часть ресурсов просто забыли: донести как знания о фактах, так и понимание сути проблематики происходящего. О чем, похоже, в момент яростной молотилки пальцами по клавиатуре и раздачи интервью и "экспертных оценок" никто даже и не задумывался, подхватывая "волну хайпа" и выдавая чуть ли не дистиллированный кликбейт.

Я к этой "волне" присоединяться не буду, потому что произошедшее напрямую касается едва ли не всех нас. По сути, там, на борту аварийного лайнера могли оказаться именно мы. Мы все, наши друзья и близкие. Кто-то спасся, а кто-то остался там.

И при любой работе с подобного рода информацией нужно быть максимально профессионально ответственными. Про банальную тактичность и порядочность по отношению к людям, потерявшим близких, и по отношению к выжившим, трудно даже и говорить. И ситуация, сложившаяся в связи с чудовищной трагедией, нуждается сейчас отнюдь не в "информационной составляющей", а в банальном сопереживании, во-первых. А во-вторых, в очень холодном и профессиональном, максимально открытом для гражданского общества расследовании всех обстоятельств катастрофы: на текущий момент времени в следственном комитете рассматривает версии, связанные с недостаточной квалификацией пилотов, диспетчеров и проводивших техосмотр лиц, а также неисправность самолета и неблагоприятные метеоусловия. И вот только из этого и следует на сегодняшний момент времени исходить.

Ну, и из острого сопереживания погибшим и выжившим, разумеется. Если это чувство атрофировалось, в профессии делать нечего.