Советский Союз "помогал как мог" Монгольской Народной Республике строить социализм и тщательно следить за тем, чтобы там "не отходили от верных принципов". Преобразования шли по четким указаниям из СССР, и тут были хороши все средства контроля. Так, главной в республике на протяжении 32 лет стала рязанская девушка Анастасия Филатова — красавица, комсомолка, жена генерального секретаря ЦК МНРП Юмжагийна Цэдэнбала. Их брак не был случайностью, а ее считали проводником советского влияния. Андрей Полонский рассказывает о судьбе и деле жизни Анастасии Филатовой.
В судьбах большинства первых лиц советской эпохи, за исключением разве что раннего "революционного" поколения, чаще всего присутствует какое-то унылое однообразие. Трудно сказать, что тому виной: то ли "низовое" социальное происхождение, то ли недостаток образования, а вместе с ним и воображения. А скорее все это в совокупности: и кадровый подбор, и скудное воображение, и образования тоже никакого серьезного не было…
Даже в тех случаях, когда судьба какого-то героя выписывает немыслимые фортеля, в сухом остатке мы видим пять-шесть эффектных эпизодов, десять-двадцать подковерных интриг, а в остальном одно и то же — "номенклатурные блага и номенклатурные предательства", как говорил поэт.
Казалось бы, вот история: Анастасия Ивановна Цэдэнбал, барышня из Рязанской губернии, на протяжении 32 лет (1952-1984 гг.) была практически первой леди социалистической Монголии. Здесь должен был бы появиться восхитительный сюжет для приключенческого кино с восточным колоритом, страстями, погонями и эффектными эротическими эпизодами на фоне загадочной Азии.
Ан нет. На первый взгляд мы имеем разве что иногда печальную семейную мелодраму с оттенками политического детектива под диктовку Старой площади и элементами легкого флирта на уровне ЦК КПСС. Но если приглядеться, за серией разрозненных эпизодов встает-таки большая политика, большая история: тут и противостояние СССР и Китая, и модернизация в самой Монголии, и даже движение России на Восток в его советском воплощении.
Карьера девушки из Сапожка
Настя Филатова родилась в начале 1920 года в Сапожке — небольшом городке на юго-восточных окраинах Рязанской земли. Городок этот, основанный то ли при Иване Грозном, то ли при Борисе Годунове как своего рода юго-восточный форпост России, потерял свое значение почти сразу же после того, как границы отодвинулись дальше — за Волгу, за степь, совсем в иные пределы.
Сапожок уже больше 70 лет как потерял статус города. С 1940 года он — рабочий поселок, и население его нынче меньше 3,5 тысяч человек.
В 30-е годы ХХ века это тоже была страшная глушь. Настя с сестрой Ритой задерживаться в Сапожке не стали и после школы сразу направились в Москву. Эпоха благоприятствовала социальному продвижению людей с "правильным" происхождением, советская номенклатурная геронтократия еще не держалась отчаянно за хлебные места, и молодым, тем более симпатичным девушкам, действительно "везде была дорога". Так что ничего удивительного нет в том, что Анастасия Филатова, барышня из рязанской глубинки без особых столичных связей и знакомств, стала к 25 годам секретарем комсомольской организации Министерства торговли СССР. Карьера вполне в духе времени.
Изменщик Дима
В 40-е годы в Москве у Насти Филатовой был долгий роман. Ее избранника звали Димой, по профессии был он геологом. Пара уже готовилась пожениться, но началась война.
Настя проводила Диму на фронт и, по собственным уверениям, ждала его. Однако письма с фронта приходили все реже и реже. К счастью, Дима не погиб, но нашел "другую". В 43-м году он сообщил Насте, что женится. Девушка прорыдала до утра.
После войны история как-то возобновилась, но уже совсем в других, менее идиллических тонах. У Димы появилась семья, родилась дочь, а Насте очень хотелось замуж. Из-за этого любовники часто ссорились, расставались, а потом сходились вновь. "Смертельно поссорились" они в тот самый день, когда Настя первый раз поцеловалась со своим Цэдэнбалом.
Любовь по благословению ЦК
В одной коммуналке с Настиной сестрой Маргаритой жил некто Николай Важнов, бывший партийный секретарь из Республики Коми, один из организаторов зверского подавления первого в ГУЛАГе Усть-Усинского восстания заключенных, в 1946-47 годах — главный советник монгольского "Сталина", маршала Чойбалсана. В гости к Важнову часто заходил тридцатилетний монгольский партийный начальник Юмжагийн Цэдэнбал, в ту пору правая рука Чойбалсана, выпускник Сибирского финансово-экономического института. Цэдэнбал находился в Москве на партийной учебе, и ему очень нравились русские девушки. На Настю он запал с первого взгляда — увидел ее в коридоре, когда та заходила в комнату сестры.
Важнов тут же сообщил об этом увлечении молодого монгольского лидера в ЦК и получил указание максимально способствовать тому, чтобы "пара сошлась".
Сказано-сделано. Николай пригласил Анастасию и ее сестру Маргариту на день рождения сына. И пошло-поехало.
Милиция в шоке
Почти по Дмитрию Пригову, самый романтический эпизод этой любовной истории связан с "милицанером".
Дело было на ВДНХ. Настя и Цэдэнбал сидели на скамейке и вели себя очень вольно — разумеется, "вольно" в понятиях советских 40-х годов.
Тут, откуда ни возьмись, появляется "милицанер" и заявляет, что разошедшаяся парочка нарушает общественный порядок и сейчас будет отправлена в участок.
Но Филатова нисколько не пугается, вскакивает, оправляет юбку и блузку и орет на несчастного стража порядка русским трехэтажным. Сообщает ему, что он не на тех напал, что сама она — министерская комсомольская секретарша, а ее спутник — один из лидеров компартии братской страны, и сотрут они этого радетеля общественной нравственности в "лагерную пыль", причем в самое ближайшее время.
На этом самом месте, как гласит семейная легенда, Цэдэнбал и понял, что за такой Настей он будет как за каменной стеной, и предложил девушке руку и сердце. Свадьбу сыграли быстро.
Возник ли эпизод "на скамейке" сам по себе или был подстроен умелыми сценаристами с Лубянки, сегодня никто уже не сможет дать достоверного ответа на такой вопрос.
"Рыжая" в Монголии
Ехать в Улан-Батор Анастасии совсем не хотелось. Разумеется, заранее она ничего не знала о Монголии, о монгольской культуре, разве что слышала об иге и Чингисхане. Монголия представлялась ей варварской страной, которую только предстояло "цивилизовать" на советский манер. Но выбор был сделан, задание получено.
Люди, которые на протяжении тридцати лет бывали в особняке у Цэдэнбалов в Улан-Баторе и могли наблюдать их внутреннюю жизнь, никогда не сомневались, кто в доме хозяин. В этой межнациональной семье, как, впрочем, и во многих номенклатурных семьях той эпохи, матриархат господствовал безоговорочно и всегда.
В сущности, Анастасия Филатова не злоупотребляла своей властью. Она вела себя по правилам: боролась с мужниным пьянством (монголы, познакомившись с русской водкой, не могли остановиться), ограничивала его друзей, сдувала пылинки с двух своих сыновей, флиртовала с приезжими советскими партийными бонзами и дружила с семьей опального Молотова, которого Хрущев отправил после отставки в почетную ссылку послом в Монголию. На всем готовом, в доме с прислугой, вести светскую жизнь в улан-баторских реалиях было не так-то сложно.
Но были и осложнения. Приходилось часто сталкиваться с претензиями подчиненных Цэдэнбала, упрекавших Анастасию в том, что она — проводник советского влияния, и подчиняет себе мужа, чтоб проводить политику Москвы. Обычно она отвечала им:
Вы что-то имеете против?
И монголы замолкали. В 50-60 годах иметь что-то против Москвы в Улан-Баторе было еще смертельно опасно. И, возможно, именно Филатова сыграла решающую роль в том, что во время советско-китайского конфликта МНР уверенно и бесповоротно встала на сторону СССР.
Кстати, самолет бежавшего маршала Линь Бяо, которого китайцы в какой-то момент объединили с Конфуцием в образах главных врагов Мао и китайского коммунизма, потерпел катастрофу на востоке Монголии.
Эпоха Цэдэнбала
Тридцать лет власти Цэдэнбала составили целую эпоху в истории Монголии. В 50-70-х годах была начата индустриализация страны, скотоводы-кочевники получили бесплатное здравоохранение и образование, стали жить богаче, в принципе могли уже не заботиться о насущном пропитании. В официальных партийных документах той эпохи подобные процессы назывались "скачком от феодализма к социализму", и доля правды в такой формулировке была. По крайней мере, страна менялась.
Анастасия Филатова-Цэдэнбал играла во всех этих процессах не заметную для широкой публики, но значительную роль. Она помогала своему отнюдь не жесткому и иногда нерешительному мужу одерживать победу за победой над основными противниками и сохранить власть. Осечка случилась только один раз, в 1984 году, когда Юмжагийн Цэдэнбал тяжело заболел и отправился с семьей на лечение в Москву. За четыре месяца его отсутствия монголы провели партийный пленум и отстранили старого лидера от власти. Тут уж Анастасия Ивановна ничего не могла поделать.
…В 90-х годах, как и во многих бывших странах советского блока, в Монголии начался тотальный пересмотр прошлого. Цэдэнбала пытались обвинить во всех смертных грехах — от массовых репрессий до разрушения экологии и сдачи монгольских национальных интересов. Однако в 2000-х ситуация изменилась. Ныне наследие Юмжагийна Цэдэнбала в Улан-Баторе широко изучается, и монгольское общественное сознание склонно признавать его значительную роль в становлении монгольского государства в ХХ веке.
Дело Анастасии Цэдэнбал
В 70-х годах главным делом Анастасии Ивановны Цэдэнбал-Филатовой стало создание Монгольского детского фонда. Современники вспоминали:
Отныне у нее официальный статус, власть над многими людьми, отчасти даже над руководством страны. Она входит в число ключевых фигур государства; может быть, в первую пятерку.
На строительных площадках Улан-Батора в брюках и в рабочей куртке нараспашку она походила на заправского прораба — вокруг нее крутились проектировщики, экономисты, бригадиры, занятые на сооружении молодежного парка, станции юных натуралистов, Дворца пионеров, Дворца юных техников, Дворца молодежи, бассейна... В выходные дни на площадках появляются с лопатами Цэдэнбал и все члены высшего руководства. Пройдут годы, и многие люди, работавшие с ней, под ее началом, будут вспоминать:
Она же старалась для нас, для наших детей, а мы часто бывали медлительны, заторможены; ее деятельная натура не могла с этим мириться.
Но в те годы, когда Анастасия Ивановна вознеслась на вершину могущества, люди говорили между собой иное...
Сейчас в Монголии Анастасии Филатовой-Цэдэнбал поставлен памятник. Символично, что он стоит перед перед главным корпусом международного детского комплекса "Найрамдал" и установлен по инициативе чемпиона мира по борьбе сумо, воспитанника детского центра Якузано Дагвадоржа.
Подарок от Брежнева
Один эпизод из воспоминаний Анастасии Филатовой ярко свидетельствует о характере и нравах эпохи. В этом тексте ничего не хочется менять, он говорит сам за себя:
"Леонид Ильич прилетел в Монголию в ноябре 1974 года после владивостокской встречи с президентом США Фордом. Замечу, что Брежнев был весьма галантным мужчиной. Зная, что я рязанская, каждый раз при встрече он читал мне стихи Есенина, проявлял другие знаки внимания. Как было не воспользоваться этим? И вот я принимаю гостей. Под предлогом показать Брежневу его апартаменты зову подняться на второй этаж. Мы присели за столик и со свойственной мне горячностью я стала убеждать Леонида Ильича, какой это был бы прекрасный с советской стороны жест — объявить оба построенных Дворца советскими подарками монгольской молодежи. "Никто другой не мог бы здесь оставить такую добрую о себе память!" — говорила я.
"Ну, ты слишком много хочешь, — засмеялся Брежнев. - А где тут у вас телефон?" Брежнев стал звонить в Москву Суслову и, видимо, заручился его согласием. Час спустя на заседании Политбюро ЦК МНРП, хитровато улыбаясь, Брежнев похлопывал себя по карману: "А у меня тут для вас кое-что есть!" Он объявил об очередном советском даре монгольскому народу — Дворца бракосочетаний и Дворца юных техников. Монгольское правительство ликовало! А кто-то из окружения Брежнева сказал мне полушутя: "Ты, Настя, дороговато обходишься советскому народу..."
***
Анастасия Филатова-Цэдэнбал застала полное и окончательное крушение того мира, в котором она выросла и провела 81 год.
В 2001-м, в том же отделении Кремлевской больницы, где на десять лет раньше умирал ее муж, ей оставалось только предаваться воспоминаниям. И она вспоминала себя почти еще девочкой, уезжающей из родного Сапожка в Москву навстречу новой жизни, всевластной хозяйкой Улан-Батора, разъезжающей под охраной по монгольской столице, вспоминала мужа своего Цэдэмбала, рыдавшего на ее плече в 80-е годы, вспоминала возлюбленного геолога Диму, погибшего почти сразу после ее свадьбы в конце 40-х годов где-то на Севере, и многое-многое другое.
