Статьи

Сужение границ: как безудержное свободословие привело к цензуре на Западе

Сужение границ: как безудержное свободословие привело к цензуре на Западе

Гендиректор информагентства "Россия сегодня" Дмитрий Киселев призвал ученых определить границы дозволенного. По мнению телеведущего, настало время "сузить" свободу слова в России, но не административным мерами, а в результате "научной дискуссии". Поводом послужил скандал из-за комедии про блокадный Ленинград. Киселев вспомнил также выставки и театральные постановки, которые вызывали недовольство у части граждан. Но он призвал не громить их и не поливать картины мочой, а разобраться, что сегодня можно, а что нельзя. Слова Киселева об ограничении свободы слова вызвали неоднозначную реакцию, многие их восприняли как попытку ввести цензуры. Елена Кондратьева-Сальгеро - о том, что сегодня о свободе слова думают в демократических западных странах. 

Мало кто сегодня вспоминает, по какому поводу ровно 7 лет назад, в октябре 2011, осеннюю дремоту спокойных новостей взрезали заголовки парижских газет: "Театральная пьеса, сорванная христианами", "Христианские демонстрации прoтив театральной постановки", "Театр как сила зла: христианская доктрина и свобода cамовыражения в искусстве".

Даже в самых нейтральных чувствовался элемент натяжной провокации: было очевидно, что основной посыл большинства текстов - помахать термином "христиане, христианство" как красной тряпицей перед священным быком "свободы слова и самовыражения", которому пытаются помешать закостенелые доктрины.

В пьесе современного итальянского режиссера Ромео Кастеллуччи "О концепции Лика Сына Божьего" изображение Иисуса Христа на сцене по ходу действия покрывалось темного цвета жидкостью, изображавшей нечистоты. Сразу несколько католических ассоциаций выступили с протестом, организовали вполне себе мирныe, но настырныe манифестации перед зданием театра и запустили в зал группы протестующих, забросавших публику листовками и помешавших представлению. 

Нарушителей порядка мягко эвакуировали, и вся дискуссия на тему оскорбления чьих-то чувств не удержала рейтинги и несколько дней. Зато в соцсетях и в комментариях под статьями в интернете та самая широкая часть публики, которой никогда не предоставляют права голоса не теледебатах, не утихала, из гула проступал основной вопрос: почему свобода слова со священным трeпетом охраняется в определенных случаях и преспокойно игнорируется в некоторых других.

Иначе говоря, и на вольном Западе, на страшно сказать каком году развитой демократии, вполне себе бесцеремонно царит свобода только "какого надо слова" и прозябают свободы многих прочих слов…

Особо резко настроенные читатели, предварительно уточнив свою полную приверженность атеистическим принципам, грубо вопрошали, что случилось бы, если б в пьесе современного драматурга подобное кощунство совершалось бы в отношении совсем другой религии. Грубо напоминали историю писателя Салмана Рушди, живущего под полицейской защитой со дня публикации своих "свободословных" стихов, а также трагедию менее удачливого голландского режиссера Тео ван Гога, убитого на одной из амстердамских улиц за "оскорбление, нанесенное верующим его фильмом "Подчинение".

Ни в том, ни в другом случае вопрос о свободе слова давно не поднимается, зато примеры обоих, позже пополненные целой редакцией парижского журнала "Шарли Эбдо", ощутимо снижают тягу к подражанию. И только христианская религия бессменно продолжает подставлять то одну, то другую щеку под самые разные вариации "свободы слова" и самовыражения в искусстве, огребая ко всему прочему откровенно негативные заголовки.

В 2011 г. всем "грубиянам" пафосно ответил сам режиссер, снисходительно цитируя Библию, наобум: "Я прощаю им, - вещал Ромео Кастеллуччи прессе, увозя свою пьесу на авиньонский фестиваль. - Поскольку не ведают, что творят"...

Пьесу свозили и на Чеховский фестиваль в Москву. Там режиссер лично успокоил работников сцены, пояснив, что убирать им придется не настоящие экскременты, а имитацию "из экологически чистых продуктов". Протестной реакции на режиссерскую концепцию пресса не зафиксировала - московская свобода слова оказалась невозмутимее тогдашней парижской. Правда, уже в следующем году, когда "Пусси" сплясали на амвоне xрама Христа Спасителя, вопрос о свободе самовыражения был пересмотрен.

На акцию в храме, завершившуюся прозаичным тюремным заключением, Запад поначалу отреагировал бурным протестом, умолчав о некоторых других попранных "свободаx" - например, об их самовыражении в зоологическом музее. 

Я до сих пор с удовольствием вспоминаю лица французских журналистов, когда им продемонстрировали видеозапись того "зооперформанса" - он основательно снизил пыл западных пуссезащитников, еще раз наглядно доказав: "свобода не резиновая, на глобус не натянешь, а для свободы многих "слов" необходимо хорошее знание целого контекста...

С тех пор соотношение слов и свобод в западном и русском мире несколько смешалось, по примеру дома Облонских. Именно поэтому так не повезло художнику Павленскому, который долго, нудно и свободно творил на домотканной родине, но живо "досамовыражался" до тюремного заключения в кружевном изысканном Париже.

Если еще до Павленского нашкодивших с голой грудью в Нотр-Даме "феменок", пожурив, выпускали под залог, то уже следующую "голосистую" (в буквальном смысле) швейцарскую перформанщицу Мило Муаре, предлагавшую прохожим на Трафальгарской площади пощупать ее гениталии, лондонская полиция уже загребла без разговоров и штрафанула так, что надолго перекрылa ей вдохновение.

Запад начал ощутимо уставать от давно нарушившей все мыслимые границы здравого смысла свободы слова, мимики и жеста.

На страницах серьезной прессы и в солидных теледебатах все чаще поднимается вопрос о восстановлении этих границ. Даже если избегают пугающего термина "цензура", абсолютно ясен основной посыл: каким образом удержать в рамках элементарного приличия и достоинства самовыражения всех желающих самовыражаться, не нарушив при этом ни одного из основных принципов развитой демократии.

Как определять и кому решать, где пройдет очередное ограничение свобод самовыражающихся творцов, не нарушив ничьей другой свободы? Собственно, только это и есть самый насущный в дискуссии момент, потому что вопрос о необходимости ограничения определенных "свобод" уже почти не встает как таковой.

Настолько очевидно, в каком беспросветном маразме завязли все еще действенные "свободы" и каким бездонным и опасным сумасшествием грозит их дальнейший, ничем не сдерживаемый полет. И мне почему-то кажется, что когда-то первым отказавшийся от всякого здравого понятия "цензуры" Запад-первопроходец восстановит цензуру первым же. Собственно, уже восстанавливает. Даже, можно сказать, восстановил. Но под дрyгой литерой: "п" – "политкорректь"...