Английский историк-марксист Эрик Хобсбаум назвал книгу о XX веке "Эпоха крайностей". По отношению к первой половине столетия это верно вдвойне. Кажется, что в то время (и особенно – в промежутке между двумя мировыми войнами) художники соревновались в радикализме с политиками, забывавшими, что радикальные решения плохи тем, что они – самые простые. А инженеры и архитекторы считали своим долгом не отставать от них. Владислав Дегтярев вспоминает о проекте Германа Зергеля "Атлантропа", который призван был "спасти от кризиса западной цивилизации".
Дивный новый мир?
Европа цезарей! С тех пор, как в Бонапарта
Гусиное перо направил Меттерних, -
Впервые за сто лет и на глазах моих
Меняется твоя таинственная карта!
Так писал Осип Мандельштам в 1914 году - в самом начале Первой мировой войны. Немецкий архитектор Герман Зергель пытался показать, что изменить карту можно (и нужно) без всяких военных действий.
Герман Зергель, начиная с 1927 года и до самой смерти, разрабатывал утопический проект под названием "Атлантропа". Он предусматривал осушение части Средиземного моря, благодаря чему освобождалось 660 000 км2 территории, пригодной для заселения и сельского хозяйства (это примерно равно площади Италии и Германии, вместе взятых). Кроме того, дамба, перекрывающая в проекте Зергеля Гибралтарский пролив, становилась основой крупнейшей в мире гидроэлектростанции, обеспечивающей новые земли колоссальным количеством энергии.
35-километровая дамба в Гибралтаре должна была отрезать воды Атлантики от Средиземного моря, уровень которого благодаря этому мог быть понижен. Одновременно Пиренейский полуостров надежно соединялся с Африкой: поверх дамбы можно было проложить и железную дорогу, и автомобильное шоссе (в других вариантах проекта предусматривался туннель).
Еще одна дамба должна была связать Тунис, Сицилию и итальянский "сапог", отсекая восточное Средиземноморье. Третья дамба перекрывала Дарданеллы. В результате этой деятельности уровень моря между Гибралтаром и Апеннинским полуостровом мог быть понижен на 100 метров, а от Апеннин до Стамбула – на целых 200. Береговая линия отступала на значительные расстояния, благодаря чему освобождались значительные массивы суши, ранее находившиеся под водой.
Можно заметить, что и очертания материков должны были существенно измениться. Острова Греции сливались в единый массив. Итальянский "сапог" утрачивал былое изящество, поскольку исчезала большая часть Адриатического моря. Зергель даже предусмотрел 500-километровый канал, позволяющий сохранить для потомков драгоценное культурное достояние - венецианскую лагуну.
Исходной точкой рассуждений Зергеля была печально знаменитая концепция Lebensraum - жизненного пространства, которого немцам якобы так не хватало. Другое дело, что эта проблема решается в совершенно оригинальном ключе. Согласно Зергелю, поиск пространства для расселения должен был объединить европейские народы для осуществления грандиозного проекта - одновременно технического, политического и эстетического.
В сущности, это был альтернативный проект единой Европы – самодостаточной и распространяющейся на все климатические зоны.
Зергель вполне мог видеть себя архитектором новой реальности. Он с увлечением писал о том, что осуществление проекта подобного масштаба не только отодвинет на второй план разногласия европейских правительств, но и позволит справиться с экономическим кризисом ("Великая депрессия" как раз была в разгаре). Грандиозное строительство, помимо своих непосредственных целей, создавало бы миллионы новых рабочих мест, т.е. с безработицей можно было бы покончить раз и навсегда. Естественно, возникал вопрос, за чей счет все это делается.
Как творится история
На роль объекта истории была назначена Африка. Автор проекта был готов пожертвовать значительными территориями, чтобы создать резервуары пресной воды – такие, как Конголезское море на месте бассейна реки Конго. Благодаря этому Африка, по словам Зергеля, становилась "действительно полезной для Европы". Более того, Сахара прорезалась каналами, которые позволили бы сделать из бесплодной пустыни сельскохозяйственные угодья. В общем, Африке отводилась роль аграрного придатка нового континента. Что же касается африканцев, их число можно было бы и сократить. Как именно, архитектор не уточнял.
В результате, по мысли Зергеля, в мире образовались бы три равных по силе блока – Америка во главе с США, Атлантропа как некая новая Римская империя и Азия. Дальнейшее можно легко угадать: да, белым людям нужно объединиться против набирающих силу азиатских тигров, поскольку Великобритания не сможет долго удерживать Индию и т.д. К сожалению, в этом пункте рассуждения Зергеля сводились к самой банальной геополитике.
Звездная команда
При этом удивительно (характерно для того времени), сколь многих известных людей Зергелю удалось привлечь под свои знамена. Так, проект башни, которая должна была увенчать шлюз Гибралтарской дамбы, выполнил не кто иной, как архитектор Петер Беренс – учитель Миса ван дер Роэ и автор здания Германского посольства в Петербурге.
Единомышленником Зергеля был и архитектор Эрих Мендельсон, построивший в Ленинграде фабрику "Красное знамя". Известно, что Мендельсона очень заинтересовала та часть проекта, которая относится к Палестине. Сам Зергель поддерживал идею еврейского государства и предполагал увеличить территорию Палестины за счет осушаемого моря. К сожалению, никаких архитектурных проектов Мендельсона, относящихся к "Атлантропе", не сохранилось. Зато сохранилась произнесенная им в Цюрихе в 1932 году патетическая речь, в которой он провозглашал этот проект чуть ли не единственным лекарством, которое человеческий дух может предложить против кризиса западной цивилизации.
Подобные задачи, - говорил Мендельсон, - приближают окончательное господство человека над техникой, чтобы она служила ему, а не порабощала. Машины и технологии – только орудия в руках человека, всего лишь новый элемент в его картине мира, как раньше – вода и огонь, воздух и почва. Если мы осознаем эти элементы, мы победим хаос, если будем из них строить – возникнет новый мир… Поэтому мы верим в новый мир, в жизнь, основанную на разуме и порядке – в политике, экономике и общественной жизни….
Упадок и разрушение
Однако последовавшие перемены в политике и общественной жизни Германии вынудили Мендельсона эмигрировать. Зергель, однако, остался и даже попытался вписаться в новую реальность. Очередная его книга (где "Атлантропа" подавалась под геополитическим соусом) вышла в 1938 году с эпиграфом из Гитлера, но особой роли в судьбе проекта это не сыграло. Свои первоочередные задачи Третий рейх, как известно, видел в другом.
Все же и после войны Зергелю удавалось какое-то время привлекать к своему проекту внимание публики. Он продолжал свою деятельность до тех пор, пока не погиб под колесами грузовика, когда шел на очередную лекцию об "Антлантропе". Последователи Зергеля какое-то время еще обсуждали его идеи - до тех пор, пока основанный ими "Институт Атлантропы" не самораспустился в 1960 году.
К тому времени стало ясно, что проект устарел. Колониализм был, что называется, не в тренде, да и уязвимость построений Зергеля с экологической точки зрения становилась все очевидней. Мало того, что освобожденные земли оказались бы необратимо засолены, так еще и резкое уменьшение Средиземного моря сделало бы климат Европы более засушливым. Неизбежно повысился бы и уровень океана (ведь испарившаяся из Средиземноморья вода не исчезла бы просто так), затопив многие прибрежные районы. Пускай утописты 1920-х годов и были равнодушны к экологии, но последнее обстоятельство Зергель точно мог бы учесть.
Взгляд назад
Что же нам осталось от мыслей и трудов Германа Зергеля?
В практическом смысле – ничего. В культурологическом же плане этот проект оказывается очень ценным. Прежде всего – как повод задуматься о том, как сильно меняется мир. "Атлантропа" - проект, который раньше считался вполне допустимым, а теперь – нет.
Эстетическая составляющая здесь не менее важна, чем то, что проверяется логикой и практикой. В проекте Зергеля вызывает удивление не только характерный для той эпохи гигантизм, но и отношение к миру как к объекту. Зергель, безусловно, колониалист: народы Африки оказываются у него не субъектом, а объектом истории. Но и само Средиземное море, Mare Nostrum (лат. Наше море), колыбель европейской цивилизации, подвергается объективации в той же степени. Эстетическим камертоном проекта оказывается Венеция, которой Зергель отводит незавидную роль: стать макетом самой себя.
Мы не способны сохранить прекрасный ландшафт, писал немецкий философ Фридрих Георг Юнгер, без того, чтобы его музеефицировать. Все, что не музей, подвергается объективации.
Первое, что приходит в голову, когда думаешь о проекте Зергеля, – так нельзя. Он противоречит не только здравому смыслу, но и нравственному чувству. Ведь даже Европа, которую архитектор (по его собственным утверждениям) намеревался спасти, становится в его руках не более, чем материалом для нового, самого грандиозного Gesamtkunstwerk’a.
