Сноубордистка Алена Заварзина пожаловалась на дикие нравы и готовность россиян "забить друг друга". И, словно в подтверждение ее слов, брянский коммунальщик Сергей Цуканов в ответ на претензии гражданки о размытых дорогах пригрозил "хлопнуть ей в рыло". Судя по опросам, россияне не доверяют друг другу. Большинство считает, что царят несогласие и разобщенность, а относиться к людям нужно с осторожностью. Платон Беседин – о специфических особенностях российского общества.
Алену Заварзину могут и раскритиковать, пусть она и не Серебряков. В России, знаете ли, не любят, когда тычут носом в дурно пахнущие субстанции. Да и у меня самого есть претензии к ее высказыванию.
Нет у нас уважения… Мы друг друга не любим, не уважаем. Брат брата никогда не спасет. Мы готовы друг друга забить.
Для чего эти огульные обобщения и радикальные оценки? Кто такие "мы"? Что называется, под одну гребенку? Да и брат брата у нас спасет. Более того, человек человека. Отрадно читать, например, новости вроде: "Школьница вынесла из горящего дома трех детей". И таких сообщений все больше. Просто не всегда замечаем их в информационном шквале. И писать у нас чаще любят о бандеровцах и трусах Алены Водонаевой, нежели о делах светлых. Однако в сути своей Заварзина отчасти права.
Мы не самые любящие — во всяком случае, во внешних проявлениях. Не самые солнечные и приветливые. Да и жестокими бываем чересчур. На этот счет можно Лосского почитать, а можно сводку новостей, где родители замучили очередного ребенка. Отравлены жестокосердием, сильно отравлены.
Руководитель муниципальной коммунальной компании Сергей Цуканов угрожает "хлопнуть в рыло" недовольной его работой женщине
Русские вообще суровы. Но суровость эта объяснима. Она помогала нам выживать, осваивать колоссальные территории, совершать великие стройки, одерживать блестящие победы. И нам не желают снижать градус напряжения: каждый новый день ≈ это бой. В транспорте. В офисе. В поликлинике. В очереди. Мы вынуждены самоутверждаться — ведь солидную часть истории нам объясняли, что мы вообще так себе и повинны во многом.
Посмотрите на водителя в соседнем авто. Он вцепился в руль, сизая щетина наэлектризовалась, глаза блестят. Он готов дать газу, чтобы стартануть раньше всех и отправиться не в поездку — в гонки на выживание. И когда он приедет к себе, то встретит такого же, но моложе, идущего на встречу со стальной решимостью в глазах.
Нам просто часто рассказывали другое. То, что мы великодушные, бескорыстные, совестливые, щедрые и очень духовные. Мессианство — это наше. И еще американское. В этом мы близки, как никакие другие народы в мире. Об этом глаголет и наша великая литература — о "загадочной русской душе". И мы такие чистые, умилительные, но если перечитать "Ангелочек" или "Мальчик у Христа на елке", любой другой текст — все покажется чуть иначе. Не стоит питать иллюзий и смотреть в зеркало, радуясь своей светлоликости.
Но есть и другое — то, что делает нас лучше. Превращает в таких, как задумывалось. Это — горе, беда, трудности. Вот тогда мы становимся ярче, чище, светлее — осоловелость или злоба отваливаются, как шелушащаяся краска, которую счистили щеткой истории. И оголяется лучшее – умение чувствовать близкого. И быть с ним, быть к нему милосердным. Умение любить, прощать, отдавать последнее. Это тоже про нас. В пиковые моменты мы преображаемся. Так всегда было. И, надеюсь, никуда не ушло.
Когда же мы живем в привычном режиме — тоже непростом, зачастую тяжелом, стягивающем в железное кольцо, но не нуждающемся в сверхусилии, то всякий раз чувствуем себя растерянными, чужими. И чужими в конечном итоге становимся. Русские — те, кто принимает не свое легче других — и это как слабое, так и сильное наше место. Мы нация подвига, и без него нам трудно.
Потому что иначе тоже надо прыгнуть выше себя, стать другим, лучше и больше, но уже — иными методами. Вот тогда появляется великий и искрящийся Понт. Он затмевает все остальное, уничтожает лучшие русские качества и превращает нас в одновременно потребителей и поставщиков набриолиненной пыли в глаза.
Но главное: понт лишает чувства другого человека, щедрости во всех смыслах (и материальной, и моральной). Русский человек зачастую лучше отстегнет официанту сверхмеры, чем поможет родителям, просящим деньги на операцию ребенку. Он станет действовать громко, пышно, но бестолково. Удивительным образом в нас сочетается искренний жест и самолюбование — они сменяют друг друга столь органично, что делается страшно.
Вот и коммунальщик Сергей Цуканов, стоя в луже, не стал отвечать женщине, почему дороги чистят так плохо. Не барское это дело говорить с холуями. Что, перед ними понты колотить? Потому газанул он на своей черной машине, напоследок кинув эпическое, в коем чувствуется вся тоска жизни без подвига: "В рыло хлопну". Тут тебе и скотный двор, где одни животные равнее других, и страна воровской романтики.
Цуканов извиняется, но забывает, за что именно
Однако понт обрубается, когда еще более понтовитые наезжают сверху — тогда извиниться надо. А не получается, потому что забыл, как это делается. И тогда господину Цуканову нашептывают извинения, а он повторяет их, не удосуживаясь даже намеком показать раскаяние.
Подвиг объединяет общество. Делает русского человека русским. А вот вялое, пресное бытие, похожее на выживание, обезжиренное и завоздушенное, наоборот, лишает его русскости. Появляются цукановы, соколовы, горринги — толпы сытых, мающихся и тоскующих по тому времени, когда они еще могли слышать, видеть, чувствовать как "человеки". Теперь же они заплыли жирком равнодушия.
Пробудить это можно — строгой диетой из наказаний. На Западе ведь, да, люди во многом другие живут, но правильные они не от того, что каждому по нимбу при рождении дали, а потому, что век за веком их дрессировали законом: только попробуй нарушь. Сработает ли это у нас? Вряд ли. А если сработает, то не для всех.
Тут эффективнее наэлектризовать людей большой идеей или большой бедой. Лучше — первое, согласитесь. Тогда брат за брата вступится и за ближнего тоже. За каждого, кого ощутит своим. Только так у нас и бывает. А иначе — по педали газа и утекать, чтобы потом (если, конечно, поймают) извиняться. Но что толку от извинений? Если сам ты бредешь, как тот качающийся бычок, и все не проснешься. Это я не только про Цуканова, нет — про многих, застывших в ожидании бегства из мертвого времени мелких идей и мелочных мыслей. Подвиг или понт — третьего на русском пути не дано.
