Украинский военный, заместитель командира роты Роман Гаврильчак, попавший в больницу с серьёзными ранениями, рассказал порталу «Цензор» о том, как воюет украинская армия — о её непрофессионализме, о предательстве, о интересах большого бизнеса во время войны.
Я со Львовщины, из города Новояворовск. Был штатным военным, но ушел из армии, когда её очень сокращали. Восстановился в августе 13-го года, в свою 24-ю бригаду. В части мы с ребятами наблюдали за Майданом, были злы по отношению к "Беркуту", к ментам, которые там стояли, потому что не понимали, какой смысл защищать власть, против которой восстали люди.
Сначала в зону АТО мы выехали в конце марта, но впоследствии я заболел, находился в госпитале и во второй раз поехал в конце августа.
Артемовск, Хворостяновка, Лисичанск, а потом 29-й блокпост и операция под Дебальцево — то, что мне пришлось увидеть и пережить.
Когда я был на 29-м блокпосту, 80-ку, которая держала тридцать первый, с трех сторон обстреливали, и наша 24-ка в составе целой роты ехала на прорыв. По новостям почему-то это нигде не было передано. Тогда были подведены 5 машин, погибли 7 или 8 человек, примерно столько же ранили, некоторые попали в плен, а 2 человека пропали. Они блуждали по местности неделю, а потом мы их нашли и вывели оттуда.
Впоследствии мы прошли ротацию, и вот после этого должны были сначала выезжать в район села Горное, в секторе "А", но нас отправили в другую бригаду, в сектор "Ц". Сообщили, что мы должны участвовать в операциях на прорыв в направлении Дебальцево. Мы выехали в село Логвиново, которое недалеко от города.
Стали в посадке вблизи этого села, чтоб нас не видели беспилотники. Затем там произошёл артудар, и мы не совсем понимали, кто по кому стреляет, потому что по радиостанции никто ничего не передавал, и никто нам никаких чётких задач не давал. На второй день нам сказали, что вечером выходим без включенных фар с левого фланга села. 30-я бригада должна была идти по центру, 72-я - справа. Нам дали три танка. На зачистку кроме танков мы поехали на трёх машинах БМП. Выехали — и началась стрельба, мы подбили 2 танка сепаратистов, но по дороге нарвались на минное поле. Один водитель БМП не расслышал команды и поехал вперед. Получилось, что наша пехота, которая шла за броней, не могла идти дальше. По нам работали враждебные СПГ и РПГ, ранило двух наших ребят, одного в руку, а другому очень сильно порвало щеку. Я его перемотал, но кровь всё равно продолжала идти. Когда пошла носом и он ее отхаркивал, стало понятно, что без врача не обойтись, но чтобы дойти до врача, парня надо было оттуда вывозить. Ему пришлось ждать, потому что выехать сразу мы не могли.
Мы начали самостоятельно разбираться, как пройти минное поле. Я не понимаю, как могли туда бросить людей без разведки, потому что нам о нём (минном поле) никто не сообщил. Определили место, где можно его обойти, но на той стороне села работали наши миномёты. Мы с ребятами передали по рации, по какой причине не можем войти в деревню. Нам сказали ждать приказов. Не дождавшись никаких ответов, мы продолжали стоять на месте. Это была высотка, с которой просматривалось расстояние до 5 км. Через некоторое время с территории сепаратистов к нам начали прилетать "ураганы". Было понятно, что враги нас увидели. Я говорил командиру роты, что нужно что-то делать, потому что нас сейчас обнаружат и накроют. Мы стояли в поле, без окопов, без ничего, лежал снег и нашу технику было видно, как тёмное пятно. Когда мы увидели, что недалеко от нас проезжают две вражеские машины БМП, начали спрашивать у командования, бить ли по ним, но никакой реакции не было.
В районе двух часов дня нам дали задание подойти и помочь 30-й бригаде, чтобы зайти в село с центральной дороги. Мы подъехали к ним. Командир какой-то роты из 30-ки попросил 2 БМП, чтобы прийти и зачистить несколько домов, в которых сидели сепаратисты, но там уже было нечего зачищать, потому что оборону уже почти пробили и село освободили.
Когда наши танки поехали заряжаться и остался только один, сепаратисты увидели, что у нас закончились боеприпасы и выехали к нам на трёх танках, одной БМП и машине с боевиками. Тогда у меня возник вопрос: а где наша вторая линия обороны? Кто нас страхует? Потому что никого не было.
Один из командиров крикнул, что надо отступать, потому что не справимся. Мы начали отступать, а вражеские танки начали по нам стрелять. Пока отходили, враги подвели наш единственный танк, в это время к нам приехали противотанковые пушки МТ-12 "Рапира", но где они были с 6 утра до 12 дня? Почему их не выставили в тех направлениях, откуда могла идти вражеская техника? Поскольку никакой своевременной подмоги не было, мы вынуждены были оставить Логвиново и переехать ближе к селу Луганскому.
Но нашу роту обвинили в том, что мы не провели операцию до конца. То есть мы не зашли в село с левого фланга, и никого не интересовало, что там было минное поле и обстрелы. Командиру роты, когда он поехал в штаб сектора "Ц", какой-то начальник сказал, что подаст на него в суд. И в то время, когда наш ротный был в штабе, войска сепаратистов подошли в Логвиново, поставили минометы и начали обстреливать Луганское.
Подбили наш миноукладчик. У меня машины остались целыми, а у некоторых — нет. Наши ребята начали прятаться в подвале под одним магазином, потому отвечать врагу нам было нечем. Миномётки не было, танков не было, только 8 машин БМП и всё. Мы ждали приезда командира роты, а ему дали приказ ехать вперёд и занимать позиции. Этот приказ — самоубийство: ехать под обстрелами в темноте без техники, неизвестно в какой район, просто в чистое поле без окопов, без блиндажей, без ничего — это всё бессмысленно. Мы перезвонили некоторым начальникам и нам позволили отойти в сторону понтонного моста на несколько километров назад от Луганского. Поскольку летали беспилотники, мы решили, что будем отпускать по одной, две машины, чтобы не идти одной колонной. Я должен был ехать на последней машине БМП, и когда почти сел на нее, пошел сильный залп, где-то 7-8 снарядов ударили в 20 метрах от нас. Двое парней выпрыгнули из машины и побежали в подвал. Я не знал, что делать, потому что оставлять тех людей там тоже было нельзя. Поэтому я отправил последний БМП, позвонил ротному, и рассказал, что иду забирать ребят. Он сказал, чтобы я его подождал, потому что он на джипе сможет нас забрать. Мы прыгнули в тот джип, но когда выезжали из Луганского, по нам что-то, наверное, ударило, я даже не видел как это было, потому что был в кузове. Это была резкая остановка и я сильно ударился головой. Не знаю, сколько времени мы были без сознания, но потом я проснулся и понял, что не слышу ног, а рука была сломана. Я пытался вытащить телефон, чтобы позвонить старшине, который был в тылу и рассказать, что нас нужно забрать, потому что мы все ранены. Но рядом проезжали ещё один джип и "Урал", они нас собрали и отвезли в Артёмовск в больницу. Это всё случилось 12 февраля.
У меня сломана рука и позвоночник. Ещё был сильный ушиб головы, пробито лёгкое, и сломаны три ребра. Легкие зажили, но надо их разрабатывать. На позвоночнике мне уже сделали операцию, поставили металлоконструкцию, ещё соберут руку, а потом нужна долгая реабилитация.
После ранения меня перевели из штата бригады, теперь я внештатный и моё личное дело передали в оперативное командование "Запад" (ранее "Север"). После того, как я вылечусь и пройду военно-врачебную комиссию и МСЭ (медико-социальную экспертизу), мне дадут либо должность, либо инвалидность. Но мне никто лично даже не сообщил о том, что меня переводят. Моё дело шло туда месяц, за тот месяц я не получил зарплаты. Какая она теперь будет и в каких размерах — не знаю. Ещё находился на квартирном учете, как военный, что теперь с этим вопросом — я тоже не знаю. И никто мне даже не думает об этом сообщать. О том, что я теперь внештатный, я узнал от своего раненого ротного. То есть на нас, раненых, по большому счету, наплевать.
Я сейчас очень удивлён, что существуют такие операции, такие командиры и приказы, которые просто губят людей. Хотя я знаю и настоящих командиров, таких как наш комбриг Павлюк. Он хоть и на высокой должности, но совестливый человек и работал так, как должен работать каждый командир. Он действительно заботился о людях. Мы уважаем его, потому что он никогда не бросал ребят, а его действия были направлены на то, чтобы сохранить каждого из солдат.
Мы ехали на Восток патриотически настроенными. Хотелось верить, что мнение людей, которые там живут, можно исправить, что-то изменить, но когда приезжаешь туда и видишь, что тобой неправильно командуют, что ты видишь агрессию со стороны противника, а в ответ не можешь стрелять, то как-то руки опускаются.
Очень жаль, потому что надеялись, что мы пойдём вперёд, уничтожим врагов и заберём то, что нам принадлежит. Я думаю, что это всё можно было сделать очень быстро. Но там своя политика, там возят уголь, который мы потом покупаем неизвестно у кого. Работают углеперерабатывающие заводы, которые контролируют сепаратисты. Там всё схвачено, всё контролируют "большие люди", к сожалению, не в пользу нашей страны.
Я считаю, что в Украине можно изменить жизнь, но надо людям открыть глаза. Украинцы очень многое терпят, а это значит, что они не уважают сами себя — и это основная проблема нашего общества.
