Министр экономического развития Максим Орешкин заявил, что при падении цен на нефть до $40 за баррель Россия не будет испытывать серьезных проблем. Уровень, при котором можно инвестировать и развивать проекты, — $60, но даже при $40 за баррель Россия не будет испытывать давления на внутреннюю экономику. Михаил Мельников проверяет, так это или нет.
Доводы Орешкина выглядят убедительно. Бюджет России верстается из расчета $40 за баррель сернистой нефти Urals в ценах 2017 года, с ежегодной индексацией на 2%, то есть сейчас это $41,6. Доходы от более высокой стоимости (налоги, сборы, акцизы) называются "сверхдоходами" и не идут на текущие нужды, а откладываются в подушку безопасности — в основном в валютные депозиты в западных банках. Учитывая, что размер этой подушки (Фонда национального благосостояния) превысил $500 миллиардов, $40 за баррель нефти действительно выглядят не критичным показателем (хотя это уже дефицит бюджета), а $45, как утверждает Орешкин, достаточно для бюджета и поддержания платежного баланса. Для сравнения, напоминает министр, всего пять лет назад России нужна была нефть по $115.
Цифры это подтверждают: нацпроекты сейчас финансируются без использования средств Фонда национального благосостояния, только за счет текущих доходов бюджета. Более того, согласно консервативному, а по сути пессимистическому прогнозу МЭР, сверхдоходы кончатся в обозримом будущем, но на бюджет это не повлияет никоим образом.
Но бюджет — это еще не вся экономика, хотя и весьма существенная ее часть. Отношение консолидированного бюджета к ВВП страны у нас примерно 1:3, и это считается высоким показателем, у "социалистического" Китая, например, 1:4. То есть благополучие государственной копилки действительно играет существенную роль. Другой вопрос, что за эту часть финансового здоровья России отвечает Министерство финансов, тогда как возглавляемое Орешкиным Министерство экономического развития должно заботиться о росте ВВП и защите бизнеса.
И вот здесь могут возникнуть проблемы. Экономист Антон Любич, например, назвал достижения, о которых говорит Орешкин, "безнадегой для России": "Вот он сказал, что раньше было $115 долларов, а теперь $45 за баррель. 115 грубо округлю до 110, делим на два – это обесценивание рубля в два раза – получаем $55 долларов. Вычитаем отсюда последние реформы. И получаем, собственно говоря, эти $45, о которых говорил господин Орешкин".
Действительно, эффект девальвации рубля в 2014-15 гг. — главный в орешкинской формуле снижения зависимости от нефти, ведь доля нефтегазовых доходов и в бюджете, и в ВВП за это время не снизилась. Можно еще раз обрушить национальную валюту, и тогда в принципе даже при $25 за баррель бюджету будет комфортно, правда, импортные товары станут совершенно недоступными для простых россиян. Но в крайних мерах нет необходимости: нефть, конечно, дешевеет последние два месяца, однако все это в пределах обычных биржевых спекуляций.
Так или иначе, в справедливости слов министра сомневаться не приходится: по "бюджетному правилу", предполагающему отсечение сверхдоходов для будущих времен, мы живем уже три года, и определенная стабильность чувствуется. Почему же тогда "безнадега"?
Потому что Любич явно поддерживает тех, кто полагает, что Фонд национального благосостояния не должен лежать "мертвым грузом" (хотя он подпитывает пенсионную систему и временами строительство дорог) — его деньги надо пустить в экономику в виде дешевых кредитов бизнесу. Одним из самых горячих сторонников такого подхода является видный экономист Сергей Глазьев, в августе перешедший с поста советника президента на должность министра по интеграции Евразийской экономической комиссии. Почетная отставка Глазьева — это, безусловно, победа тех, кто настаивает на неприкосновенности запасов.
Фонд национального благосостояния и так, видимо, не будет более пополняться — согласно действующему закону, после превышения отметки $500 млрд его средства должны идти в экономику. Правда, сейчас идут разговоры о поднятии этой планки. Конечно, соблазнительно взять и вбросить эти средства на наш рынок — экономика, безусловно, почувствовала бы значительный толчок. Но стал бы этот рост долгим? Конечно, нет. Во-первых, добавление крупной денежной массы в оборот — это всегда рост инфляции. Во-вторых, при сложившейся бизнес-модели основными получателями кредитов стали бы компании, аффилированные с теми, кто эти кредиты распределяет. В-третьих, любые займы отдавать надо, но многим очень не хочется, и через некоторое время Россию накрыл бы мощнейший кризис неплатежей и банкротств.
Ключевая ставка Центробанка и так снижается, кредиты постепенно становятся более доступными, и это, безусловно, оживляет экономику. А для того чтобы инвестировать в наши частные предприятия деньги суверенного фонда, нужно прежде всего создать благоприятную бизнес-среду, при которой развиваться будет выгоднее, чем мошенничать. А пока Фонд пусть полежит спокойно — мы хорошо помним, как его "брат" Резервный фонд спас Россию при нефти по $30 за баррель. От такого поворота мы не застрахованы, но хотя бы готовы к нему. Однако надо понимать, что снижение стоимости барреля Urals ниже $40 приведет к сворачиванию части социальных программ, то есть будет уже чувствительным для граждан. Сколько ни говори о том, что дешевая нефть бодрит экономику, заставляет искать другие пути заработка, бодрость эту на хлеб не намажешь.
Орешкин прав: Россия неплохо готова к падению цен на нефть. Но это не его заслуга. Министру следовало бы заниматься совсем другими вещами, обеспечивать хороший экономический климат. Когда он наступит, тогда и охота за деньгами Фонда перестанет быть актуальной — сами заработаем, сколько нам нужно.
